В международный прокат вышел один из предполагаемых участников оскаровской гонки — камерное ретро Александра Пэйна, чье действие происходит в начале 1970-х в Америке, в закрытом на каникулы интернате. О самой грустной со времен «Ночи у Мод» рождественской драме рассказывает Станислав Зельвенский.
Станислав Зельвенский
Критик Кинопоиска
Канун Рождества 1970 года в школе-интернате для мальчиков в Новой Англии. Ученики разъезжаются по домам и курортам. Печально проводить каникулы в школе остается группа из нескольких подростков, в числе которых умный, но беспокойный второгодник Ангус Талли (Доминик Сесса). Присматривать за ними выпадает по злой воле коллег профессору Ханэму по прозвищу Косой (косящий Пол Джаматти), чрезвычайно вредному преподавателю античной истории. Компанию им составляет чернокожая буфетчица Мэри (Давайн Джой Рэндольф), чей сын, учившийся в этой же школе, недавно погиб во Вьетнаме.
Так выглядит рождественское кино в версии Александра Пэйна, автора меланхоличных трагикомедий про одиночество, возраст, алкоголь и хрупкие человеческие связи в американской провинции («О Шмидте», «На обочине», «Небраска»). Шесть лет назад Пэйн попробовал силы в более крупнобюджетном сегменте, но фантастический «Короче» провалился в прокате и даже всегда благосклонной к Пэйну критикой был (не вполне заслуженно) принят в штыки. С «Оставленными» режиссер вернулся в зону комфорта, и его снова все хвалят, проча оскаровские номинации.
Мастерство Пэйна состоит прежде всего в том, как умно и деликатно он присваивает клише, отжимая из многократно описанных житейских коллизий пошлость и оставляя в них юмор и какую-то правду. Как умудряется не увязнуть в болоте липкой сентиментальности в самых, казалось бы, безвыходных ситуациях (вдовец пишет письмо африканскому мальчику!). «Оставленные» вновь демонстрируют этот редкий, на самом деле, режиссерский дар: в фильме мало сюрпризов и много возможностей задешево выжать смешок или слезу, но Пэйн по большей части грациозно их обходит.
Это примерно как «Запах женщины», только старший товарищ не слепой, а косой. Или как «Гарольд и Мод», только вместо старушки — Пол Джаматти. Второй пример, может быть, точнее благодаря текстуре фильма: Пэйн тщательно и убедительно воссоздает даже не столько атмосферу никсоновской эпохи (он ее застал, но в юном возрасте), сколько кино того периода. Цифровое изображение прикидывается пленочным, цвета притушены в оттенки коричневого, саундтрек (от Кэта Стивенса до The Allman Brothers Band) звучит нарочито несовершенно, даже титры стилизованы. В этих манипуляциях есть элемент Диснейленда, но поскольку автором, очевидно, движет любовь, а не желание обобрать детишек, с этим легко смириться.
Дебютант Сесса (очень хороший) и ветеран Джаматти (отчасти повторяющий собственную роль из пэйновского «На обочине») играют две версии одного характера: от вечного жжения внутри герои спасаются напускной мизантропией. В анамнезе у обоих проблемы с родителями, а в аптечке — одинаковые антидепрессанты; окружающие этих ребят не жалуют, зато не удивительно, что они довольно быстро (спойлер для не видевших ни одного кинофильма) проникнутся друг к другу симпатией. Поскольку есть еще и разница в возрасте, один устраивает сцены и вдохновенно врет, а второй кличет учеников троглодитами, уже до обеда прикладывается к виски и сыплет латинскими сентенциями вперемешку с афоризмами вроде «Жизнь — как лестница в курятник: загаженная и короткая».
Пэйн традиционно тяготеет к роуд-муви, однако здесь мы лишь ближе к концу выберемся в Бостон. Это роуд-муви на одном месте; история про людей, которые, загнанные обстоятельствами в замкнутое пространство, волей-неволей становятся ближе, но понимают, что это ненадолго. И Ангус, и Ханэм, и флегматичная Мэри — «оставленные» не только на рождественские каникулы, но и вообще в жизни, метафизические сироты (пусть Мэри, наоборот, лишилась ребенка, а родители Ангуса живы). Они мимолетно составляют эрзац-семью, и всем троим вдобавок намечены карандашом романтические увлечения на стороне. Но, конечно, если их спасение и произойдет, то не здесь и не сейчас, не в этом фильме.
Несмотря на множество смешных ситуаций и праздничный антураж, Пэйн отмеряет оптимизм гомеопатическими дозами, и, наверное, только так и можно, чтобы не выглядеть идиотом. На фоне тихо тлеющего в фильме классового (и отчасти расового) конфликта, на фоне войны, о которой все прекрасно помнят, хотя и мало говорят, тоска белого мужчины по человеческому теплу грозит обесцениться. Homo homini lupus est, напомнил бы профессор Ханэм. Но ничего, мы еще потоскуем!
