На Кинопоиске выходит один из лучших проектов платформы Premier — сериал «ЮЗЗЗ», эффектно показывающий Ростов-на-Дону, и это повод еще раз вспомнить о том, что благодаря стримингам наше кино стало осваивать новые территории, перестав бесконечно курсировать между Москвой и Петербургом.
Особая аура Ростова давно зафиксирована популярной культурой, но заходы наших режиссеров на его тенистые улицы пока можно пересчитать по пальцам одной руки. О преломлении ростовского мифа на постсоветском экране и о том, чем взгляд режиссера-гастролера отличается от взгляда местных, рассказывает Мария Нестеренко.
Мария Нестеренко
Историк женской литературы, редактор серии «Гендерные исследования» издательства НЛО
Ростов на экране ярок, но несколько однообразен — расслабленный (потому что жарко) южный город с бурной криминальной жизнью. Этой перспективой он, без сомнения, обязан своему культурному мифу. В отличие от Одессы-мамы, ставшей в 1920-е родиной так называемой (Шкловским) «Южнорусской школы», к которой принадлежали Ильф и Петров, Бабель, Катаев, Инбер и другие, Ростов-папа не обзавелся своей литературной традицией, а потому тут не появилось культурного героя типа Бени Крика (а действие большинства произведений Шолохова, главного донского писателя, происходит в станицах). Но невероятную расторопность и хватку местного криминалитета в своих сочинениях зафиксировали литераторы-гастролеры. Отец Федор из «12 стульев» не особенно тепло отзывался о южной столице: «Погоды здесь жаркие. Пальто ношу в руке. В номере боюсь оставить — того и гляди, украдут. Народ здесь бедовый. Не нравится мне город Ростов».
А спустя 75 лет другой писатель, Асар Эппель, по-своему дезавуировал миф об опасном Ростове: «...непременное закрывание вагонных окошек под Ростовом, поскольку тамошнее ворье закидывает крюки в узкие фрамуги и сволакивает с верхних полок наши фибровые чемоданы, что было не умирающей с двадцатых годов легендой, подкроенной к выражению „Одесса — мама, Ростов — папа“. Почему-то никому в голову не приходило подумать, каким образом ростовская шантрапа днем и ночью хоронится по насыпям с крюками наготове, как получается вкинуть в окошечные щели грабительские эти крюки, каким образом они уцепляют добычу (поезд же идет!), как чемоданная покража протаскивается (поезд же все равно идет!) и куда все четыре пятилетки смотрит милиция. Но миф есть миф — окна закрывались».
Сложно сказать, когда Ростов-на-Дону впервые окрестили Ростовом-папой — вероятно, еще в XIX веке. Он был богатым купеческим городом, в котором соседствовали люди разных конфессий, национальностей и сословий: русские, армяне, греки, евреи, татары, украинцы и, конечно, казаки. Всё вместе это породило представление о Ростове как о южном городе, где живут люди с горячей кровью, готовые к авантюрам, в том числе и криминальным.
Банды Ростова
В советское время Ростов-на-Дону время от времени попадал под власть преступных группировок. Самые известные среди них — легендарная банда братьев Толстопятовых («Фантомасы»), банда братьев Билыков, банда «санитаров». История «Фантомасов» легла в основу сериала Константина Худякова «Однажды в Ростове» (2012), который рассказывает о том, как талантливый художник Вячеслав Толстопятов, промышляющий подделкой валюты, под впечатлением от Новочеркасского расстрела решил податься в бандиты и чем все это закончилось. В сущности, этот телефильм можно отнести к жанру истерна: романтические бандиты, экзотический юг, погони, перестрелки и любовь комсомолки, да и название отсылает к известному фильму Леоне.
Интересно, что референсом-прецедентом для создателей «Однажды в Ростове» стала «Ликвидация», действие которой происходит в Одессе. Российское кино вообще настойчиво проводит параллель между двумя городами: та же «Одесса» Тодоровского частично снималась в Ростове (группе не дали разрешение на въезд и работу в Украине, и Тодоровскому пришлось строить одесские дворики на «Мосфильме», а натуру снимать на российском юге). Тем более что с городом Тодоровский знаком хорошо: именно тут происходит действие его бандитской наркодрамы «Тиски» (2007).
Впрочем, «Тиски», в которых Ростов играет, с одной стороны, роль провинции вообще, а с другой — некоего визуального аналога Мексики в аналогичных американских фильмах, могли быть сняты в любом другом южном городе с синим небом, ярко-желтой степью и серьезными мужчинами в белых рубашках. Большинство сцен «Тисков» снято в помещениях (зато тут есть очень реалистическая сцена секса в +37 градусов жары), которые в принципе могут находиться где угодно, и лишь иногда узнаваемые локации становятся декорациями для сцен погони.
Куда больше укоренен в ростовской фактуре свежий сериал «ЮЗЗЗ», сюжетом очень напоминающий «Тиски» — это тоже история взлета и падения наркокурьера. Локации «ЮЗЗЗа» вызовут приступ ностальгии у каждого ростовчанина: Богатяновский спуск, Парамоновские склады, набережная, уютные дворики. А в одной из сцен герои спасаются от погони в Богудонии — живописной рыбацкой деревне-фавеле, которая находится в самом центре Таганрога; понять художника-постановщика легко — грех не использовать роскошную фактуру российского самостроя.
«Треугольник смерти»
Донская столица славилась не только ОПГ. В эпоху застоя жители Ростовской области столкнулись с новой бедой — серийными убийцами. Появилось даже выражение «Ростовский треугольник смерти» — это территория между Ростовом, Таганрогом и Шахтами. За 30 лет там орудовали 37 серийных убийц, их жертвами стали сотни человек. Самый известный из этих маньяков — Чикатило, но не менее ужасными были Юрий Цюман (Черноколготочник), Завен Алмазян, Владимир Муханкин и др. «Серийники» прочно вошли в мифологию Ростова и локальную поп-культуру (например, песня «Лесополоса» ростовской группы «Церковь детства» появилась под впечатлением от суда над Чикатило). Удивительно, но российское кино и тут прошло мимо фактуры: у нас есть только один сериал на эту тему, да и то неудовлетворительный — «Чикатило» Сарика Андреасяна, который явно не погружался в контекст. Тут Ростов, если и появляется в кадре, стерт до неузнаваемости: безликие начальственные кабинеты, кукурузные поля и парки.
Ростов, я люблю тебя
Но есть и другой Ростов. И он тоже попадает в кино. Александр Расторгуев, чей режиссерский почерк отличала беспристрастность, граничащая с жестокостью, снял в своем родном Ростове (совместно с Павлом Костомаровым) два сравнительно лиричных фильма — «Я тебя люблю» и «Я тебя не люблю». Расторгуев — документалист, и Ростов в его кино, пусть и игровом, невыдуманный, настоящий, повседневный, обыденный, живой, но вместе с тем как будто немного нереальный. Первый фильм дилогии, «Я тебя люблю», начинается вполне в духе ростовского мифа: уличные ребята крадут из машины видеокамеру; в дальнейшем камера будет путешествовать из рук в руки, и каждый новый хозяин (обычные жители города, каждый из которых сразу и актер, и режиссер, и оператор) запишет на нее невыдуманную историю своих будней.
Расторгуев показал, как можно использовать ростовскую фактуру без тенденциозности: просто город, в котором живут просто люди со своими болями, переживаниями, любовью и желаниями. Но этот путь оказался слишком сложным для российского кино, ленивого на поиск новых героев, зацикленного на изображении оттенков смурной хтони. К тому же живой Ростов Расторгуева — это ускользающий от железных определений город, а не набор клише, создающих у широкой аудитории иллюзию достоверности и ощущение встречи с экзотическим (важный аттракцион для коммерческого кино).
А вот другой ростовчанин, Кирилл Серебренников, двинулся в совершенно противоположную сторону. В своем сериале «Ростов-папа» (2001) он максимально расширяет мифологическое пространство города. «Ростов-папа» состоит из отдельных новелл, каждая из которых — переложение какого-то известного культурного сюжета: похищение Европы, Орфей и Эвридика, трагедия Кармен, Гамлета и т. д. Объединяет их лишь место действия — современный Ростов-на-Дону. Серебренников доводит концентрацию ростовской мифологичности до кэмпа: город у него показан гротескно, но с огромной любовью; классические сюжеты очень изобретательно локализованы в ростовском пространстве, которое одинаково подходит и античным мифам, и романтическому оперному сюжету.
Например, современный Орфей поет в казачьем хоре, а Ромео и Джульетта работают на рынке и в музыкальной школе. Похищенную Европу, в которой явственно угадываются черты Аллы Пугачевой, увозит не бык, а молодой красавец. Кармен особенно удачно вписалась в современные реалии Ростова: она также работает на табачной фабрике (Донская государственная табачная фабрика была одним из крупнейших предприятий советского Ростова). «Ростов-папа», как и «Амаркорд», — кино ностальгическое, подернутое дымкой фантазии, и после титров каждой серии звучит наигрыш на аккордеоне — главная тема Нино Рота из фильма Феллини. Тогда, 20 лет назад, «Ростов-папа» имел низкий рейтинг (в отличие от другого проекта Серебренникова того же времени, «Дневника убийцы», снятого в Таганроге). Но если бы его перевыпустили сегодня на одной из стриминговых платформ, то он стал бы маленьким открытием, а то и хитом, пусть даже нишевым.
В целом же пока ростовский миф больше прорастает не в визуальных медиа, как и в позднесоветской неофициальной культуре, где впереди шел рок, а за ним уже подтягивалось перестроечное кино, подхватившее его эстетику и мотивы (свердловский рок породил Балабанова, Ленинградский рок-клуб захватил сознание Сергея Соловьева, а московские «Звуки Му» — Лунгина). Ростов тоже знаменит своей музыкальной сценой, и мы говорим не о популярном в 90-х южном рэпе, а например, об объединении со звучным названием «Дебри Дона» (группы «Зазеркалье», «М.Я.С.О», «Мертвый Аксай», «Церковь детства» и др.), которое очень тонко культивирует автохтонность и регионализм, не дистанцируясь при этом от большой культуры, показывая, что и в «Стоячих волнах» возможно живое движение.
Кирилл Серебренников, кстати, тоже был вписан в музыкальный контекст Ростова. Одни из первых его работ — клипы для легендарной группы «Пекин Роу-Роу»; ее лидер, художник Сергей «Тима» Тимофеев погиб в случайной перестрелке в Москве, которую приехал покорять.
Впервые этот текст был опубликован в июле 2022 г.
